Краевед и историк Эльвира Риммер: «К Милютину у меня много вопросов…»

Автор книг, статей и альманахов. Заслуженный работник культуры Российской Федерации, лауреат Государственной премии Вологодской области, обладатель почетного знака «За особые заслуги перед Череповцом», занесена в Книгу почета города. Эльвира Петровна Риммер — первый историк Череповца.

— Эльвира Петровна, в своих книгах вы с такой любовью пишете об истории Череповца, сразу создается впечатление, что вы здесь и родились…
 — Нет, я родилась в Вологде, там окончила среднюю школу, в которой и полюбила историю, а история меня (смеется).

— У вас сохранились яркие воспоминания из детства?
 — Конечно. Начну с происхождения. Оно было несколько иным, чем у окружающих меня людей, и всегда меня занимало. Шла война с немцами, а мой папа Петр Адамович Риммер — немец из Поволжья, хотя и русский, но немец, с акцентом говоривший по-русски. Мама — вологжанка. Родилась в семье Павла Дмитриевича Миронова в деревне Исаково. В доме моего деда на стенах в красивых рамах висели дипломы об окончании им разных учебных заведений, на чердаке хранилось много книг дореволюционного происхождения, а в гостиной в шкафу лежала красиво оформленная Библия, которую бабушка (она была не родной) заставляла меня читать перед обедом. Тогда я чуть не плакала от попытки прочесть замысловатый текст. Сейчас вспоминаю с глубокой благодарностью. К сожалению, бывала я в деревне очень редко, но книги о Мазепе и Кочубее, приключениях Одиссея помню, так же как и посещение с экскурсией областной библиотеки. Это было в 4-м классе, но я до сих пор люблю запах старых книг.

Сначала мы жили почти в центре Вологды, потом нас постепенно оттеснили на окраину, где в основном были бараки, а за ними колхозные поля, деревни. Раздолье. Там я и выросла на Пригородной улице. Рядом жила многодетная семья, одиннадцать детей, мать работала в магазине уборщицей, отец их бросил. Они — я в основном играла с мальчишками — меня и воспитывали, защищали, если было нужно, научили плавать, просто столкнув с мостика в воду, теперь благодаря им я хорошо плаваю. С ними я играла в волейбол, настольный теннис. Помнится, я всех обыгрывала, даже взрослых. Я очень благодарна этим мальчишкам и их маме тете Шуре.

Вообще-то я была слабым ребенком — война, голод. Я была на учете в туберкулезном диспансере. Врачи говорили маме: «Вы бы давали ей сахару побольше». Мне повезло, в жизни мне встречалось много хороших людей. Как-то в моей школе появилась молодая учительница физкультуры, взяла меня за руку и повела в спортзал заниматься гимнастикой, дала свои коньки, поставила на лыжи. В итоге меня не только сняли с учета — я даже стала звездой, знаменитостью в Вологде. Гуттаперчевая девочка. Выступала с так называемыми вольными упражнениями, и ни один праздник в Вологде, как мне помнится, не обходился без моего участия.
Я посещала также изостудию Дворца пионеров, рисовала и даже участвовала в выставках. Иногда мне давали билет на право участия в новогоднем вечере Дворца пионеров. Это было очень престижно. В школе я состояла в редколлегии стенгазеты. Помню, как все ждали: что там «Эльвирка» нарисует, кто окажется мишенью для карикатуры?

В конце 1950-х годов в Вологде появилась балетная студия, преподавал там знаменитый Макс Миксер. Это было большое событие. Я успела немного походить к нему на занятия. Сначала стояла в конце станка, но благодаря тому, что я активно занималась художественной гимнастикой, очень скоро оказалась третьей. Но к сожалению, мне нужно было уезжать. А ведь я мечтала о балете или хотя бы цирковом училище. Родители не отпустили, испугались, что переломаю себе кости.

И еще. Говорят, что имя и фамилия каким-то образом влияют на судьбу и на жизнь. Я согласна с этим утверждением. Во время первого замужества я 20 лет пробыла Тарасовой, и, когда наконец вернулась к своей родной фамилии, кажется, все стало меняться к лучшему. Да и отец мой не хотел, чтобы его дети меняли фамилию.

— А что вы помните из военного периода?
 — Я родилась 31 мая 1941 года, а через 22 дня началась война. Помню себя трехлетней девочкой… Один эпизод. Был яркий солнечный день. Жили мы на улице Урицкого. Я играла в песочнице, а мама куда-то ушла. И вот я бегу по Советскому проспекту, мимо пристани, кричу: «Мама, мама!» А вот войну не помню. Зато хорошо помню послевоенный голод, очереди за продуктами. В одной из них мне сломали руку, и я долго лежала в больнице. В это время умер Сталин. Врачи и медсестры плакали. Я же мучилась оттого, что не могу заплакать, и мне было стыдно.

— Как семья восприняла вашу идею поехать учиться в Ленинград?
 — По правде сказать, я училась заочно (Эльвира Петровна окончила исторический факультет Ленинградского государственного университета — авт.). Учить меня было некому. В те времена детей с моей улицы почти всех поголовно после окончания 7-го класса отправляли в школу ФЗО, чтобы они могли получить специальность и пойти работать на льнокомбинат. Но мой отец, несмотря на нищету, дал возможность всем нам (в семье было четверо детей) окончить 10 классов.

Кстати, в то время был конкурс и на заочное отделение. Когда я поступала, со мной приключилась интересная история: на вступительных испытаниях я познакомилась с девушкой из Пушкина, у которой были отличные сочинения. У меня таких не было. Если начальную школу я окончила на одни пятерки, то когда стала заниматься спортом, времени на учебу оставалось немного. Кроме того, я не любила своего учителя литературы, а если не любила учителя, то и училась по этому предмету не очень. В итоге на вступительных испытаниях я написала сочинение на пятерку, а эта девочка — не прошла. Видимо, учительница все-таки сумела преодолеть мою нелюбовь.

— Расскажите, как вы оказались в Череповце? По распределению?
 — Я вышла замуж. Тогда все ехали в Череповец, мы не стали исключением. С тех пор так и живу здесь. Поначалу меня, как и всех, привлекал рабочий ритм города, в противовес «сонной» Вологде. Но когда начала работать в музее, поняла, что мне не хватает хорошего архива, библиотеки. В Вологде с этим дела обстоят лучше. Даже тот дореволюционный архив, который когда-то здесь был, теперь тоже в областной столице.

— Ваша первая книга была издана в 1997 году. Написать книгу — это маленький подвиг. Как решились взяться за перо?
 — Как только я пришла работать в музей, стала писать статьи. Первая вышла в 1971 году. Печатались статьи в газете «Коммунист», которую выписывал наш земляк, москвич по месту проживания, заместитель председателя Советского комитета ветеранов войны генерал-майор Василий Петрович Московский. Во время войны он был главным редактором газеты «Красная звезда», потом заместителем председателя Совета министров РСФСР, послом Советского Союза в Корее. При встрече он сказал мне, что я хорошо пишу, и предложил издать книгу. Но я тогда отказалась.

Потом в моей жизни появился режиссер Марк Анатольевич Бородулин. Он однажды пришел в музей, мы познакомились, и он попросил помочь. Так мы стали писать вместе. Человек он одаренный, начитанный. У нас, как говорят, получился хороший союз. Марк и стал инициатором издания книг. Для начала мы много печатались в газетах, людям нравилось, нас хвалили.

Макет первой книги, посвященной И.А. Милютину, мы сделали сами дома, отдали его начальнику управления культуры Л.В. Лаврову, и книгу напечатали на средства мэрии. Следующие два издания появились благодаря содействию «Северстали» и лично Г.Е. Шевцова. Последнее издание осуществилось благодаря выигранному нами гранту президента. Книга «Прогулки по Воскресенскому проспекту» выходила дважды — первый раз на средства мэрии и второй раз банка ВТБ.

— Я слышала, что вы придумали названия многим улицам нашего города…
 — Да, меня специально приглашали в архитектуру. Главным архитектором в то время был Б.Д. Ганкин. Он придумал название главной улице нового района за Шексной — Красногвардейская. Мне же всегда нравилось такое название, как Невский проспект. У нашей реки Шексны не менее красивое название, и я предложила назвать главную улицу Шекснинским проспектом. Правда, изначально в Шекснинский проспект я хотела переименовать улицу Ленина… (Смеется.)

Помню, как предложила назвать улицу в честь К.Н. Батюшкова. Ганкин вскочил с места, начал кричать: «Кто такой Батюшков?!» Я тоже встала — от возмущения, что он не знает, кто это. В итоге улица Батюшкова все-таки появилась в нашем городе, чему я очень рада.

Удалось увековечить в названиях улиц верещагинские места — село Любец, деревню Городище. Они исчезли при создании Рыбинского водохранилища, а названия их остались.

Мне хотелось бы также сохранить и другие исторические названия деревень, которые были в Зашекснинском районе, например Домозерово. Есть же в Москве Домодедово, а наше Домозерово ничуть не хуже, звучит не менее красиво. Или стояла у нас за Шексной с 1526 года Воронинская пустынь, основателем которой был инок Марк Ворона. Так почему бы не быть улице Воронинской? Но придумывать названия новым улицам больше не приглашают, хотя меня волнует судьба города — столько лет занимаюсь его историей. Недавно узнала, что в Зашекснинском появились новые улицы, а вот названия им придумали без всякого смысла…

— У вас столько научных статей, книг… Почему не пошли получать докторскую или кандидатскую степень по истории?
 — Меня всю жизнь «за уши тянули» в аспирантуру, активно предлагали, даже когда была студенткой. В 1990-е годы приглашали в аспирантуру при Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого, что на Васильевском острове в Петербурге, в аспирантуру при вологодском университете. Но я, к сожалению, не пошла.

— Порой историки ошибаются. Были ли ситуации, когда вы понимали, что были неправы в более ранних своих работах?
 — Конечно. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Когда я стала работать в архивах, то некоторые даты, события начали приобретать другой смысл. Архивы очень важны. В литературе ошибки могут переходить из книги в книгу. Когда находишь подлинные документы — это совсем другое дело. Правда, в музее всегда было сложно с командировками в архивы, ездила иногда и за свой счет. Возвращалась с мозолями на руках. Целый день в архиве с десяти утра и до шести вечера, а потом библиотека — там до девяти вечера. Без обеда, без перерыва.

— Когда пишете, стараетесь избежать субъективности?
 — Стараюсь, насколько это возможно. Но время, в котором ты живешь, накладывает отпечаток на все, что ты пишешь и говоришь. Все 46 лет, что я работаю в музее, мне приходится водить экскурсии. В 1971 году в Череповце было открыто бюро путешествий и экскурсий, в котором я и другие сотрудники работали, а точнее, подрабатывали экскурсоводами. Надо было знать конституцию, постановления ЦК КПСС и правительства. У меня, видимо, с этим были проблемы. Поэтому, когда приезжали в Череповец «академики» (так называли в бюро ученых) — отправляли Эльвиру Петровну, если партийные деятели — другого экскурсовода, более сведущего в политике. Я не любила трескучие советские фразы, хотя и мне приходилось их говорить, особенно иностранным группам. Такие экскурсии всегда прослушивались.

 — Почему вас заинтересовал именно дореволюционный период в истории России?
 — Наверное, повлияло мое детство: бараки, мой несчастный отец, которому долго не выдавали паспорт, поднимали по ночам — проверяли, на месте ли он. Отец был на войне в течение года, даже получил медаль, которую мы в детстве «заиграли», но в военном билете ему написали, что в войне он не участвовал… Через год всех немцев с фронта отправили в лагеря. Я никогда не видела родителей отца и не знаю, где они похоронены. Папа говорил нам: «Ваш дед был большим человеком». Детские обиды, но, как говорят, все мы родом из детства.

В общем, заниматься советской историей я не хотела, решила, что для меня будет более правильным заниматься дореволюционным периодом истории череповецкого края. Этому способствовал и директор музея Корнилий Константинович Морозов — выдающийся музейный деятель, мой учитель. Ему я обязана всем. Кроме того, дореволюционная история края открывала большое поле деятельности — от первобытно-общинного строя до февральской революции 1917 года. Я занималась археологией, привлекала сюда москвичей для помощи в пополнении и изучении фондов музея. В составе экспедиции известного московского археолога Л.А. Голубевой участвовала в раскопках древнего городища в Кирилловском районе, в археологических разведках на территории Кадуйского и Бабаевского районов. Изучение следующих эпох открыло мне массу имен и значимых в истории города событий! Все закончилось тем, что дореволюционный период истории Череповца теперь изучен гораздо лучше, чем советский (смеется).

 — Сейчас ученые всего мира активно работают над созданием машины времени. Если бы у вас была возможность ею воспользоваться, в какой период вы бы отправились?
 — Во времена моего немецкого деда, ссылки его с семьей и моим трехлетним отцом во время Первой мировой войны в Оренбургскую губернию. И конечно, во времена И.А. Милютина — у меня к нему много вопросов. Братья Верещагины подробно описали свое детство, быт, например, даже то, как няня мыла их в печке. Кстати, меня в доме моего русского деда тоже подвергали этой процедуре. Печь была громадная. Милютин, к сожалению, не оставил таких записей, не написал о своих родителях, родственниках, друзьях, о том, как он ездил за границу, как и чем был обставлен его дом. Сплошные загадки и сложности при строительстве экспозиции.

 — Расскажите о самом значимом событии в своей профессиональной деятельности.
 — Возможно, это событие не самое значимое, но почему-то вспоминается первая экспозиция, посвященная 200-летию города. Ее приезжали проверять из ГИМа (Государственный исторический музей в Москве) и признали лучшей в области! Тогда на базе нашего музея провели областной семинар, собрали всех специалистов области и учили их на примере нашего музея. Так я стала значимым человеком в музейном мире нашей области. Меня включили в комиссию по проверке работы музеев области, а потом избрали членом областного научно-методического совета, членом редколлегии серии альманахов «Старинные города Вологодской области».

 — Давайте о личном. Расскажите о своей дочери.
 — Мне сложно было и работать, и дочь воспитывать. Выходных не было. В субботу и воскресенье — группы туристов. Ребенок буквально вырос «с ключом на шее». Хорошо, что в те времена такого разбоя не было — она сама в школу ходила, сама квартиру открывала, сама что-то готовила… Я пыталась приобщить ее к спорту, водила на фигурное катание к знаменитой Фастовской. Потом она занималась бегом на коньках, и, кажется, неплохо. О ней даже писали в газетах. Затем моя Татьяна отправилась в Москву. Училась в художественно-промышленном училище, где когда-то учился ее отец. Как только дочь уехала, я решила, что теперь можно спокойно разводиться с мужем. Жить вместе мы уже не могли. Виноваты в этом были оба. В итоге все закончилось тем, что мы развелись, а дочь сбежала из Москвы и вернулась домой.

 — Чем сейчас занимается ваша дочь?
 — Своим любимым делом, работает в поликлинике.

 — Чем вы занимаетесь для души? Любите готовить?
 — Не люблю готовить, терпеть не могу (смеется). Пытаюсь вести здоровый образ жизни, в обед — салат и куриная грудка или рыба. Стараюсь следить за собой: возраст, да и муж болеет (Эльвира Петровна замужем за Марком Анатольевичем Бородулиным — авт.), нужно ухаживать за ним.

 — Я так понимаю, что вы любите шопинг?
 — Да, это мое развлечение. Просто гулять по улице — неуютно. У нас, по сути, и пойти особенно некуда. А в торговых центрах можно и в кино сходить, и в кафе посидеть. В последнее время даже приходится бороться с собой, потому что постоянно соблазняюсь на что-нибудь. Не то чтобы я всегда много ходила по магазинам, раньше у меня не было на это времени, хотя всегда старалась хорошо выглядеть. Дочь с ужасом вспоминает, что у всех мамы как мамы, а у нее на платформе или на высоченных каблуках (смеется).

 — Сколько времени ежедневно вы уделяете своей внешности?
 — Мне кажется, что маловато. Я не помню, чтобы моя мама ухаживала за собой, да и возможности у нее такой не было. Хотя профессия обязывает хорошо выглядеть. Экскурсовод — лицо города. Когда мы стали жить с Марком Анатольевичем, он поражался тому, что я не пользуюсь кремами на ночь. Его мама, будучи женой директора завода, много занималась собой и выглядела как кинозвезда. Я, конечно, покупаю косметику, пару раз намазываю, а потом забываю.

 — Вы верующий человек?
 — Я не приучена ходить в церковь. Не помню, чтобы и мои родители ходили. Как-то отец Георгий спросил меня: «Что это вы, Эльвира Петровна, на исповедь не ходите?», а я отвечаю, что даже не знаю, крещеная ли я. Хотя с детства у меня была крестная, значит, видимо, нас крестили. Кроме того, меня «крестила» бабушка — однажды ночью в деревне она схватила меня, принесла к ручью с пиявками, поставила в него и начала шептать что-то, крест свой надела… Писатель Василий Белов говорил, что он семь лет шел к Богу. Наверное, и я еще в пути.

Текст: Анастасия Степанова
Фото: Алексей Устимов
Прическа и макияж: Елена Таштеева