Николай Паликов, советник мэра по безопасности: «От кресла руководителя областного УВД я отказался»
— Николай Васильевич, расскажите, пожалуйста, откуда вы, где родились?
— Родился я недалеко от Череповца в деревне Нянькино. Это обыкновенная, ничем не примечательная российская деревня в 60 км от города. Моя мама Мария Ивановна Паликова всю жизнь проработала медиком. В войну служила в эвакуационном госпитале, который по железной дороге курсировал между фронтом и тылом. Он доходил до линии фронта, какое-то время там находился, забирал раненых и ехал в тыл. После войны мама осталась у своих родителей в деревне. Отца своего я не помню.
В деревне я пошел в начальную школу, она была в километре от дома. А вот потом в восьмилетку приходилось добираться за восемь километров. Мы каждый день ходили туда и обратно пешком или ездили на велосипеде, зимой на лыжах. Поэтому физическая подготовка была отличная. А вот в 9–10 классах я учился уже в Мяксе. Это в 15 километрах от Нянькино, поэтому я жил в интернате. По окончании школы собирался в юридический институт.
В силу неопытности я не знал, что в то время сразу после десятилетки поступить в юридический институт шансов практически не было. Большинство таких вузов — это харьковский, саратовский, свердловский — принимали только со стажем работы не менее двух лет. Такой был порядок в советский период. А вот если человек поступал из милиции, после армии или из прокуратуры, то у него при зачислении были некоторые преимущества. А непосредственно после школы принимали только ленинградский и московский вузы.
Но в правилах никаких оговорок насчет преимущества абитуриентов, уже работающих в органах или отслуживших в армии, не было. Об этом я узнал, только когда приехал в славный город Ленинград, поступать в вуз. Первый раз поступал в 1967 году, и на курс брали всего двадцать человек. Причем, как я узнал, даже генералы отправляли на него своих детей. Посмотрел я на все и понял, что шансов у меня практически нет. Забрал сданные в приемную комиссию документы и не стал даже экзамены сдавать
Решил, что поскольку мне при таких правилах приема все равно не поступить, то не буду тратить на проживание в чужом городе скопленные тяжелым трудом деньги матери. У нее зарплата в ту пору была всего шестьдесят рублей, и она, экономя на себе, откладывала мне на поступление. Я пожил в Ленинграде пару дней и вернулся в деревню.
Однако в нашей школе был факультатив, где обучали на трактористов. Я добросовестно его проходил. Сдал экзамены и получил права тракториста вместе с аттестатом о среднем образовании. И когда я вернулся в деревню, это мне пригодилось. Коль скоро до армии оставался год, я решил отслужить и потом поступать в вуз, а до службы поработать в деревне. Я отработал год трактористом и пошел служить. Попал в Ленинградскую военную авиационную школу механиком по вертолетам. Там прошел полгода обучения. Причем первым предметом была марксистско-ленинская подготовка, то есть профильный предмет для поступления в гуманитарные вузы. В мае шестьдесят девятого окончил авиационную школу с отличием. И в это время как раз создавался Среднеазиатский пограничный военный округ.
После событий на российско-китайской границе было принято решение создать этот округ, и практически весь наш выпуск был распределен от Дальнего Востока до Средней Азии. Я попал в Среднюю Азию. А в тот период во Фрунзе была спецчасть особого назначения. Она занималась подготовкой иностранных военных авиационных специалистов. Это подразделение, естественно, нигде не упоминалось. От той дивизии сейчас наша база в Канте осталась.
Дедовщины не было, потому что все в основном офицеры. Условия службы были очень хорошие. Была вечерняя партийная школа, куда я и поступил. Целый год я там отучился. Многие предметы — история, философия, обществоведение — те, что нужны для гуманитарного вуза. Когда пришел из армии в декабре 1970 года, поступать в институт было еще рано.
Когда я вставал на учет в военкомате, меня подхватил мой бывший школьный учитель, первый секретарь райкома комсомола. Предложил пойти работать к ним. Таким образом я оказался в райкоме комсомола. Почему-то после армейской казармы я тогда даже не думал о том, чтобы пойти в школу милиции, потому что на одну стипендию прокормиться было бы тяжеловато, да и жить пришлось бы опять в казарме. После армии снова в казарму как-то не хотелось.
И я принял приглашение моего бывшего учителя и пошел работать в райком инструктором. А в институт решил поступать заочно. Во Всесоюзный юридический заочный институт, сейчас это Вологодская юридическая академия. Это довольно старое учебное заведение и по всей стране имело свои филиалы. Ближайший филиал в то время был в Иванове, туда я и поступил. В этот же год было принято решение открыть вуз в Вологде, и автоматом поступившие в Иваново переводились в Вологду.
Полтора года я отработал в райкоме комсомола инструктором. В это время как раз выделили должность в отделе милиции. Без визы райкома партии переходить туда было нельзя. Меня звали в партийную школу, но я отказался и прошел комиссию в школу милиции. Начал с инспектора уголовного розыска по делам несовершеннолетних в райотделе (в уголовный розыск входил весь блок по несовершеннолетним).
Мой район — весь Череповецкий, а в райотделе всего одна машина была, и то не круглосуточно. Пешком почти весь Череповецкий район исходил за время службы. Параллельно работать и учиться было достаточно тяжело. Например, предмет «оперативно-разыскная деятельность» вообще пришлось постигать самому. Ведь тогда хотя и было достаточно много литературы по нему, но большая часть с грифом «совершенно секретно». Однако госэкзамены я сдал на одни пятерки. Звали в аспирантуру учиться.
Но это уже был 1976 год, и к тому времени я привык на этом месте, на этой должности. В 1976 году стал начальником уголовного розыска, ко мне перевели всех участковых. Я первое время зарывался в бумагах, не успевал. Потом уже стал выезжать на места происшествий, раскрывать дела. На вскрытия приходил лично.
Через три года службы меня назначили заместителем начальника РОВД по оперативной работе. В розыске мне повезло, было меньше бумажной работы. В 1982 году начальник ушел на пенсию, и я встал на его место. Территория и народ знакомые. В то время я получил «заслуженного работника». Многие спрашивали, почему у меня так мало государственных наград? Дело в том, что большинство наград ты получаешь за раскрытие дел. А многие мои дела находятся под грифом «совершенно секретно».
В 1980 году решил руководитель УВД области генерал Дунаев резко повысить меня и назначить заместителем начальника уже городского управления. Но в то время коллектив мне здесь не нравился, да и перспектива стать впоследствии начальником городского УВД меня не прельщала, ведь в то время они менялись чуть реже, чем постояльцы в привокзальной гостинице. Поэтому я немного схитрил, чтобы меня не переводили: сослался на состояние здоровья. Обосновал, что у меня что-то с глазами. Вот смотрите, говорю, у меня какие-то синяки под глазами из-за перенапряжения. А вдруг обернется чем-то серьезным? Ведь тогда подведу вас.
Начальник областного УВД нажимает у себя в кабинете на кнопочку и спрашивает у начальника медицинского управления: у тебя есть люксовая палата? К тебе, говорит, приедет старший лейтенант Паликов, обследуй его под микроскопом. В конце концов меня положили на обследование. Но естественно, ничего не нашли. Зато пока я лежал в больнице, кое-что изменилось: райком партии вступился за меня, и я остался на прежнем месте работы. Если бы я не схитрил, а ответил прямым отказом, то, конечно, это могло плохо для меня обернуться: Андрей Федорович Дунаев — человек довольно крутой. Кстати, сейчас он работает заместителем министра МВД России.
Через семь лет в городском управлении сменилось руководство. Начальником туда пришел Лев Анатольевич Кичигин. Он никогда до этого не работал в уголовном розыске. И ему прежний зам по оперативной работе очень не понравился, поэтому он стал рассматривать мою кандидатуру. В то время я работал уже начальником РОВД. Но тогда действовал приказ каждые пять лет проводить ротацию милицейских начальников. Он несильно исполнялся, но, когда надо было, система о нем вспоминала.
Вот и мне начальство сказало: прошли пять лет твоего руководства УВД Череповецкого района, и надо бы пройти ротацию. Посылать тебя, говорят, в какой-то сельский РОВД несправедливо и нецелесообразно: за пять лет работы ты накопил немалый опыт и должен его с пользой употребить. Поэтому иди-ка замом в городское управление, вот приказ министра об этом. И хотя райотдел тогда был как отлаженная машина и работать было одно удовольствие, мне пришлось переводиться в город. Мне не было и сорока.
— Как вы вспоминаете теперь эти годы?
— Мне повезло быть начальником УВД в самые лихие для страны годы. Меня назначили в июле 1991-го. Как раз за несколько лет до этого начала меняться политическая обстановка. Руководящая роль партии ослабла, активность людей возросла. Начались митинги и протесты. Поменялась и криминальная обстановка. Появились люди, которые заработали деньги разрешенной только что коммерцией. Благодаря «пьяному закону» Горбачева расцвела нелегальная торговля спиртным, то есть «трасса». Появились первые ночные рестораны, видеосалоны и прочее. Возникло первое серьезное расслоение среди населения по достатку.
Значит, появились и люди, которые захотели отнять у «богачей» их деньги. Так возник рэкет. Ситуация была достаточно сложная. А поскольку рэкет был неизвестным нам доселе преступлением, то, признаюсь, мы вообще не знали, что с ним делать. Особенность этого преступления в том, что оно происходит «тет-а-тет» и материальных следов практически не остается. Спецтехники же у нас в то время не было.
— И как же вы выходили из положения?
— Помог нам перевооружиться случай. Один идиот решил рэкетнуть не кого-нибудь, а самого гендиректора ЧМК Юрия Викторовича Липухина. Некий череповчанин потребовал от Липухина очень большие по тем временам деньги — 20 тысяч рублей (на них можно было купить три жигуленка). Мне позвонил сам Юрий Викторович и сообщил, что у него требуют деньги, иначе грозят взорвать один из цехов. Мы посовещались и решили проводить операцию. Конечно, не особо верили, что цех взорвут, но все же.
У меня в распоряжении было два уазика — один неисправный, а у другого дверь проволокой прикручивается. Вдобавок оказалось, что милицейские радиостанции в промзоне не работают. По сути, оказалось, что у нас ничего и нет. Тем не менее операцию мы провели, мужика задержали с поличным, с пакетом «кукол» вместо денег. Оказался обычный работник комбината, не славянской внешности. Видимо, решил на дурака заработать — под влиянием общей криминальной обстановки.
Липухин нас, конечно, поблагодарил. И спросил: может, вам чем-то помочь? Грех было отказываться. А у нас с финским Раахе — побратимские связи, и практиковались «побратимские» поездки по обмену опытом. Мы тоже решили попробовать этот канал. И вот в составе одной из таких делегаций поехал и я. Юрий Викторович сказал, чтобы в этой поездке я мог оперировать двумя сотнями тысяч финских марок. Естественно, не в личных целях, а на техническое переоборудование управления. Из Финляндии я привез для УВД различную технику: маленькие и большие видеокамеры, диктофоны, современные средства связи и прочее. Для нас это была революция.
И благодаря использованию этой техники мы нанесли по рэкету сильнейший удар. Дела в судах пошли очень хорошо. Во-первых, мы могли предоставить запись разговоров преступника и потерпевшего, сделанную с помощью маленького диктофона. Во-вторых, мы старались, чтобы встречи преступника и потерпевшего происходили строго в определенных местах, например в ресторанах, где уже установлены наши видеокамеры. При предоставлении в суде подобной записи уже ни один адвокат не дернется.
— Рассказывают, что вам предлагали должность начальника областного УВД, но вы отказались. Это правда?
— В начале 90-х со своей должности ушел очередной руководитель УВД области, и я оказался первым в списке претендентов на освободившееся кресло. Меня вызвал Николай Михайлович Подгорнов, который был в то время губернатором. Три часа мы с ним разговаривали у него в кабинете. Закончилась аудиенция в десять часов вечера. Я его убедил, что еще не готов, и отказался ехать на генеральскую должность.
По прошествии времени я встречался с экс-министром УВД, он сказал, плохо, что я не попал тогда к нему: через три минуты бы уже был подписан приказ о моем назначении, а полчаса бы еще чайку за это попили. Для отказа же у меня были веские мотивы. Я действительно еще был неопытен в городской специфике после работы в районе. А тут еще и область прибавляется. Вдобавок я совсем был не знаком с блоком уголовно-исполнительной системы, который тогда входил в областное УВД. А это было государство в государстве. Также не хотелось дергать семью с переездом в Вологду. Здесь я уже прижился. Так и остался в Череповце.
— Когда вы закончили службу в органах УВД?
— Я ушел из милиции по выслуге лет, по возрасту и состоянию здоровья в 2000 году. В пятьдесят лет сидеть дома мне было неудобно. Я пожил в деревне месяц и больше не выдержал: тишина. В бизнесе я себя не видел. На «Северстали», куда меня звали, тоже своя специфика. Поэтому когда меня пригласил Михаил Ставровский на работу в мэрию, я согласился. Тем более что в должности начальника УВД мне приходилось не только заниматься криминальным миром, но и плотно быть в курсе политической обстановки в городе. А она была острая. Мне приходилось контактировать с лидерами разных политических движений. В общем, мне эта среда была знакома. Прикинули мы с мэром — все равно это направление надо отслеживать, кому-то заниматься. Вот и ввели эту должность в администрации. Я думал, что поработаю здесь годика два-три, а как-то прижился.
Конечно, по своей работе я контактирую с силовыми органами. И даже иногда раскрываю преступления. Так, в середине двухтысячных раскрыл убийство девочки, собрал доказательства и отдал в УВД. Такое преступление не слишком распространенное в нашем городе. Я стал анализировать, прикидывать, а не освободился ли кто из бывших моих «подопечных». Оказалось, да, недавно вышел из тюрьмы и работает на фабрике бельевого трикотажа, живет за Северным районом. Девочка пропала около Красноармейской площади. То есть увел с собой по пути домой.
— Два ваших сына тоже пошли по вашим стопам?
— Да. Они оба сейчас офицеры полиции. Окончили институт права и экономики. Моего влияния в их выборе профессии не было. То, что они пошли в уголовный розыск, тоже их личный выбор. Младший сын активно занимался спортом (он кандидат в мастера спорта по самбо и дзюдо), и, кстати, я думал, что он пойдет на оперативную работу. Но им нравится в уголовном розыске.
— Чем занимается ваша жена?
— Она по профессии учитель. Зовут ее Нина Валентиновна. Когда у нас родился второй ребенок, я работал уже начальником УВД, и Нина перешла из учителей работать в Красный Крест. Внуки у меня еще маленькие, старший ходит во второй класс, а младший — в садик.
— Чем занимаетесь в свободное время?
— Я человек своего времени. А какая мечта была у милиционера тех лет? К старости окопаться где-нибудь на земле и купить какую-нибудь машинку. Пусть даже списанную. Моя мечта осуществилась в начале 90-х. По закону «О милиции» я получил участок земли и даже построил там обыкновенный деревенский домик. Он у меня есть и до сих пор. Люблю там отдыхать, тишина, не воруют. Рядом лес. И все отпуска я там… Благо добираться есть на чем — у меня «Грейт Уолл». А вот по городу на машине ездить не люблю, передвигаюсь на автобусе. Видимо, у меня не прошло все милицейское: я не люблю нахалов. И вот как милиционер я действовать не могу: догнать нахала и оформить ему штраф, а как гражданин — не имею права, себе дороже.
Текст: Эдуард Абрамов
Фото: Ольга Шихмарева
